СНОВА ДОЖДЬ ЛОЖИТСЯ
РАДУГОЙ У НОГ...
Осень в плащике промокшем
Вновь шуршит листвой по крышам,
То заглядывает в окна,
Убеждаясь,что мы ждем,
То подскрипывая дверью,
Напоет, чтоб было слышно
Нам под "Верю и не верю"
Колыбельную с дождем...
За окном барабанил дождь.
Надоедливый, холодный, осенний, столь привычный для средне-русской
полосы.
Станция "Раненбург", куда меня занесла нелегкая по делу службы, ничем
особым от городка с прозаическим названием "Грязи" не отличалась и
тогда, в начале 70-х, и позже...
Голова молодого инженера, выпускника прославленного ДИИ, была занята
низко-температурной плазмой и, как ни странно, щемящим чувством
бескровной любви, такой вот сильной-сильной, но без крова, проездом...
Поезд "Москва - Камышин" на каждой остановке выплевывал своих
мешочников, дышать становилось легче, но мысли вернуться на Павелецкий
не оставляли ни на минуту мою душу. Жизнь диктовала свои жесткие
правила игры и через две минуты кран машиниста отпускал тормоза, унося
состав в бездонную ночь...
Дорожка от вокзала до гостиницы с редким именем "Заря" была хорошо
протоптанной. А напротив местной знаменитости доживали свой век
пороховые погреба, построенные еще во времена Петра. Моя пороховница
просто не давала мне жить и я при первой же возможности уезжал в
командировку
через Москву.
Стихов и песен я тогда не писал, но зато жадно ловил каждое слово Олега
Ухналева, примеряя им воспетое на себя:
"Я бы взял твои ладони,
К ним губами б
прикоснулся,
Несмотря на
дождик проливной..."
Эти строчки были о нас -
и "Желтый дождь стучит по крыше",
и "Не то,чтобы да, и не то, чтобы нет",
и "Двадцать три часа полета"...
Мы встречались на Беговой, бродили по улицам негостеприимной столицы и
расставались на перроне Павелецкоко вокзала, не опасаясь, что за нашими
поцелуями следят искушенные в этом деле знатоки.
Чтобы оставить
интригу для любознателных, считаю, что на этом
можно поставить точку или лучше многоточие:
......................................................................................................................
За моим Нью-Йоркским окном просыпается
осеннее ноябрьское утро.
Бабье лето укладывается поудобнее между молодым Месяцем и Полярной
звездой и, как-бы вторя моим нахлынувшим воспоминаниям, открывается
такой
красотой в опадающих листьях, что это само действо захватывает дух...
Ты
можешь летать, обалдевая от сознания, что эта явь
|
|
до сих пор может
тревожить Душуоставляя для
Пробуждения извечный вопрос:
"А ведь могло быть все иначе..."
Помните польские духи того времени, из
которого мы все родом:
"Может
быть" или "Быть может?"
|
И что может быть прекраснее слов Александра Кочеткова из его "Баллады о
прокуренном вагоне":
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них,
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
Когда уходите на миг!
ворвался
